| Веста Боровикова, "Михаил Ефремов - Если услышу в зале мобильник, могу убить хлыстом
На днях в колыбели российского кино – ВГИКе – на съемках фильма под пугающим названием «Антисекс» мы обнаружили артиста Михаила ЕФРЕМОВА. Михаил Олегович был едок, саркастичен и как-то немодно честен. Он вполне мог бы напомнить собеседнику возмужавшего Чацкого и даже местами Чаадаева, если бы не канареечного цвета веселенький гламурный галстук, с которым артист работал в кадре.
– Вам нравится «разнузданность» сегодняшнего театра?
– Это не разнузданность. Просто поменялись полюса. То, что раньше считалось хорошим, теперь считается плохим. Актеры как наиболее чуткие и нервные представители социума поняли это первыми. Сначала распался МХАТ, а потом развалился Союз. Актеры первыми поняли, что грядет время жесткого капитализма, и начали выдавать антрепризы. Театр сегодня переживает время количественного «взбухания» в ожидании того, что завтра, наверное, что-нибудь качественное произойдет.
– Если бы к вам приехал друг из провинции, на какой спектакль вы бы его повели?
– Я бы, наверное, его повел в художественный театр: на спектакль Кирилла Серебренникова во МХАТ, сводил бы его в «Современник». И этим бы ограничился, если бы он был простой человек, не театрал. Если бы это был человек, близкий мне по ощущению жизни, тогда бы я повел его в театр Петра Фоменко и в студию Женовача. Вы задаете мне вопросы, от которых мне стыдно становится.
– Почему?
– Потому что сам я в театр не хожу, вернее, хожу очень редко. Я «оттеатрился». Я в свое время очень много проработал в театре. И очень концентрировался на этом. И понимаю, что театр потерял свое значение, которое он имел до девяностых годов. До «разрешения» церкви. Он потерял это и сам в этом виноват. Сейчас, когда свободы становится меньше, я думаю, что в театре опять будет определенная «фронда».
– Вы упомянули творчество Кирилла Серебренникова. Вам лично близка черная комедия?
– Мне? Очень!
– Вы тоже видите мир в ракурсе черной комедии?
– Человек, который видит мир только в одном ракурсе, болен. Мир видится по-разному, потому что он очень разный. Но черная комедия, как и вообще юмор, очень важная вещь. Потому что помогает понять, до какого абсурда и ужаса вообще могут люди дойти. С другой стороны, черный юмор – это очень сильное и неизведанное средство. Хотя, наверное, напротив, в России очень хорошо понятый жанр. Когда-то у нашей студии «Современник- 2» был такой спектакль, он назывался «Седьмой подвиг Геракла», очень критический, там царю Авгию вешали на грудь разноцветные квадратики, как Брежневу – медали. Все смеялись и хлопали: «Какая смелая сцена!» Пришел на спектакль мой дедушка Борис Александрович Покровский и сказал: «Вот они смеются на этой сцене. Конечно, это смешно. Но если вдуматься, то для страны это трагедия».
– У вас сохранилось уважение к зрителю?
– К зрителю не может быть уважения. Если ты играешь плохого персонажа, ты зрителя ненавидишь. Если хорошего, то ты его любишь.
– Вы что, так врастаете в персонаж? Как в старой школе?
– Конечно! Я же убить могу. За мобильный телефон. Если я его услышу в зале, я пользуюсь хлыстом, который достает до двенадцатого ряда.
– Хорошо. Будем знать и садиться на тринадцатый. А если ваш друг вам скажет: «Миша, я хочу тебя самого на сцене посмотреть»?
– Я его приглашу на спектакль «Чапаев и пустота», где я играю главного врача Тимура Тимуровича и по совместительству Василия Ивановича Чапаева.
– А если он не поймет постмодернизма?
– Я не очень-то понимаю, чем постмодернизм отличается от других вещей. Через несколько лет его назовут по-другому. Мне не нравится это определение – «постмодернизм». Я бы назвал это гиперреализмом. Мне роман было читать интересно, но мы вообще-то не роман играем, а пьесу. А если он не хочет смотреть постмодернизм, то я скажу ему: «Я нигде не играю больше».
– А если он захочет посмотреть кино? Вашу лучшую роль. Пусть даже это будет эпизодическая роль, как вы это любите.
– Он наверняка ее смотрел. Это фильм «Когда я стану великаном» Инны Туманян, где я играл Петю Копейкина. Мне было 13 лет. Это мой «Штирлиц». Лучше не было ничего. Там я молодой. Задорный. И еще к тому же несчастный герой - любовник.
– А в «Антисексе» вы не молоды и не задорны?
– Нет. Я серьезный профессор, врач-сексопатолог, изучающий психосоматические состояния во время оргазма. Мой герой написал об этом три диссертации.
– Я слышала, вы там что-то поете в кадре.
– Я пою рецепт. Как молодой паре гармонизировать свою сексуальную жизнь. Для того чтобы мне его пропеть, режиссер Лариса Исаева, которая девять лет училась в музыкальной школе, серьезно занялась со мной сольфеджио, и получился полноценный музыкальный номер, с которым я, возможно, буду выступать на эстраде.
– Среди ваших партнеров по площадке много молодежи...
– Хорошие ребята, отличная команда. И все у них будет. В обмен на молодость.
– Вы бы хотели сами снять кино? Что-нибудь романтичное?
– Ни в коем случае! Не вижу в нынешней жизни романтики.
– Тем паче. Или хотите быть адекватным нынешней жизни?
– Нет. Это невозможно. Я не хочу быть адекватным нынешней жизни и не хочу снимать никакой романтики, потому что нынешняя жизнь так полна лжи, что ни о какой романтике не может быть и речи.
Источник - Веста Боровикова, Новые Известия
|
