|
Я манипулятор. Все должны под мою дудочку плясать
Андрей Смоляков, наверное, один из самых сосредоточенных и погруженных в себя артистов нашей сцены. Пьесы выбирает придирчиво. Предпочитает трагедийные роли. И со старомодной серьезностью воспринимает подмостки как место, где свершается некое таинство.
7 февраля в Театре Олега Табакова будут чествовать одного из основателей "подвала" на Чаплыгина - недавно Смолякову стукнул "полтинник", и без малого 30 лет назад он вышел на "подвальную" сцену в легендарном спектакле "Маугли". С редким на современной сцене артистом-трагиком, давно уже пребывающим в поисках своего режиссера и своего автора, беседует обозреватель "Известий".
вопрос: Тебе не надоело заниматься своей профессией? Нет ощущения усталости?
-ответ: Наоборот. Я сейчас в идеальной форме. У меня есть знание актерских тайн, какое-то количество физических сил, которых, надеюсь, хватит еще лет на десять... Ну и знание жизни, которое лишь прибавляется с годами.
в: И вот ты, оснащенный сейчас всем, чем должен быть оснащен артист, чувствуешь себя востребованным? Реализация возможностей адекватна тому, о чем ты мечтаешь?
-о: Нет.
в: Так... Мы подходим к самому интересному. Чем ты это объясняешь? Дело в тебе или в некоей общей ситуации, которая не способствует реализации твоих возможностей?
-о: Не знаю... Может быть, в том, что профессия как-то нивелируется. Артисты в подавляющем большинстве - уж не знаю, чем это вызвано, наверное, все-таки в немалой степени так любимой тобой современной концептуальной режиссурой - на сцене сейчас не столько играют, сколько обозначают. И система обозначений вошла в ткань исполнительского искусства. В этой новой режиссерской системе импульса, исходящего непосредственно от актера, удивляющего и заставляющего трепетать или содрогаться зрителя, уже не чувствуется. Вот я бы так сказал. Так бы рубанул, что называется.
в: Да я, собственно, соглашусь. Современный режиссерский театр не нуждается в артисте-личности. Он нуждается в послушных, очень профессиональных исполнителях...
-о: В ремесленниках. У нас в театре идет дискуссия вокруг спектакля "Бег". У зрителей свои доводы, почему он не идет. И кто-то говорит: ну пусть введут других артистов, если эти не могут играть. А кто-то очень для меня лестно сказал: вы что, хотите смотреть "Бег" без Хлудова-Смолякова?! Конечно, мне радостно такое слышать. Но вообще спектаклей, в которых уход артиста означал бы гибель самого спектакля, становится все меньше и меньше.
в: И, вероятно, чувствуя это, артист начинает уходить в антрепризы, в какую-то дурную бенефисность. Там он уже не послушный исполнитель. Там он царь и бог...
-о: Но я-то так не могу. Мне все равно нужен режиссер. Про Карбаускиса в миллиард двести первый раз я не буду говорить. То, что он ничего не ставит сейчас, - огромная потеря для театра. Он ведь не просто прекрасный режиссер. Он режиссер, осознающий уникальность артиста. Ему хотелось поставить пьесу "Лицедей", но ему одновременно хотелось, чтобы в этой пьесе играл я. И это понимание режиссером твоей уникальности просто окрыляет. Когда мне позвонил Эдик Бояков из "Практики" и сказал: у нас есть пьеса и нужен ты, потому что никто, кроме тебя, в ней не сыграет, то я, даже не читая ее, был согласен. Потому что когда в тебе есть необходимость, ты начинаешь работать по-другому. И люди с тобой начинают работать по-другому.
в: А с кем бы ты хотел встретиться из наших режиссеров?
-о: Я бы с удовольствием поработал с Адольфом Шапиро. С Валерием Фокиным. С Юрой Бутусовым.
в: Но они же все не за тридевять земель. А что, если прийти к кому-то из них и сказать: "Я хочу с вами работать"? Почему нужно как невесте на выданье сидеть и ждать, когда придет жених...
-о: Потому что они рисуют внутри себя определенные картины и пейзажи. И если ты вписываешься в этот пейзаж, то они обязательно просигналят. А если не вписываешься, то приходи не приходи, говори не говори... Артист, как бы он ни тешил себя иллюзиями, он даже не вторичен сейчас, а третичен. Сначала кто-то напишет что-то, потом кто-то решит ставить, а уже потом мы... Как шутят в кино: артист - это повод снять пейзаж.
в: Мне Леонид Броневой в интервью говорил как-то: я терпеть не могу эту рабскую, зависимую профессию. Какая-то она не мужская. Ну почему я должен всем нравиться?! Режиссеру - нравиться. Драматургам, которые написали пьесу, - нравиться. Зрителям - нравиться. И еще партнерам по сцене надо нравиться.
-о: Да, есть в ней что-то не мужское, наверное.
в: Когда ты почувствовал, что должен быть артистом, а не кем-то еще?
-о: Знаешь, наверное, все-таки после окончания первого курса в "Щуке".
в: Минуточку, то есть уже после того, как поступил, ты понял, что надо быть артистом?..
-о: Ага.
в: Так зачем же ты поступал-то?
-о: Поступал случайно. И в принципе - это не кокетство, - не очень отдавая себе отчет, куда иду.
в: Ты что, ткнул в список вузов и попал в Щукинское училище?
-о: Не ткнул, а наткнулся. Я до этого просто в театре не был ни разу. Кроме Большого и Театра Оперетты, я никаких театров не знал. Если что-то и повлияло на этот мой выбор, так это кино. Потому что мы, пацаны, буквально выросли в кинотеатре. Я раз сто, наверное, посмотрел фильмы с Гойко Митичем, с Аленом Делоном и столько же раз - "Неуловимых мстителей" и "Спартака" с Кирком Дугласом... Так что мое поступление было продиктовано все же кинематографом, а не театром. А потом уже, когда начал учиться, я стал понимать, в чем состоит кайф пребывания на сцене. Когда у меня иногда спазматически что-то получалось, я вдруг вырастал в собственных глазах.
в: А то, что ты в "Табакерке", - это тоже случайность? Как ты тут оказался?
-о: Так и оказался. Костя Райкин должен был ставить "Маугли", искал артиста на эту роль. Я еще тогда студентом был. И как-то через Андрея Дрознина мы с ним познакомились, стали работать. А с Костей нельзя начинать работать. Потому что его обаяние и талант так тебя забирают, что уже не хочется расставаться никогда. И потом встал вопрос, чтобы играть сделанный спектакль. Щукинское руководство не разрешило, и тогда я перешел на курс к Табакову. А дальше началась наша счастливая жизнь.
Я помню, мы с Сашей Абдуловым снимались как-то ночью и сидели в перерыве - ждали. В такие минуты нас часто посещали какие-то высокие мысли, и вот речь зашла про педагогику. Сашка говорит: "Я, наверное, мог бы быть педагогом. Но я, говорит, только одну систему обучения знаю: я беру, допустим, семь человек и живу с ними. Пять лет кряду. Они везде со мной. И на съемочной площадке, и в театре, и на уроках, и везде..." По сути это очень близко к тому, что с нами - с первым табаковским курсом - происходило. Мы буквально жили вместе. Потому что после занятий мы бежали в "Современник", на репетицию к Фокину. А вечером смотрели спектакль, который поставил Фокин и в котором играет Райкин или Леонтьев, или Табаков. А потом мы на репетициях представляли себе, а как бы это Райкин играл, а как Табаков, а как Гарик Леонтьев. И знаешь, счастливая жизнь в нашем "подвальчике" до сих продолжается, даже несмотря на мои простои. Я ведь в театре уже который год ничего не делаю. Иногда твои коллеги-журналисты задают вопрос: а может, куда-нибудь перейти? Но не думаю, что я найду где-то место лучше.
в: Я тоже так не думаю. От добра добра не ищут. И все-таки очевидно, что ты сейчас стал в большей степени сериальным артистом, чем артистом театра. Это тебя не смущает?
-о: Кино и телевидение - это тоже актерская профессия. Потом, нам там немножко другие деньги платят.
в: Но на Западе артист, являющийся театральной звездой, крайне редко снимается в сериалах. Это все-таки разные пространства. А у нас артисты редко чем-то брезгуют, говоря: посмотрите, сколько там денег платят и сколько здесь...
-о: Почему? Я много чем брезгую. И без ложной скромности скажу, что я если и снимаюсь в сериалах, то в хороших. Если б ты знала, сколько мне галиматьи присылают...
в: Но даже хорошие сериалы - все равно суррогат настоящего искусства. Или же ты пытаешься в пространстве ТВ как-то реализовать то, что тебе в силу разных обстоятельств не удалось реализовать на сцене?
-о: Ну, отчасти да.
в: Я спрашиваю об этом потому, что для многих артистов сериал - это просто халтура. Здесь я понарошку работаю, а когда приду в театр, буду играть как большой артист.
-о: Это ерунда. Так не получится. И если ты там позволил себе халтуру, то и на сцене в конце концов не сможешь работать.
в: Я, как человек, действительно приверженный режиссерскому театру, все же стала в последнее время приходить к мысли, что ничто не может на сцене заменить хорошего настоящего артиста.
-о: Ну конечно. Зачем зритель идет в театр? С одной стороны, чтобы понять какую-то важную мысль, заложенную в постановке. А с другой стороны, чтобы увидеть, как у тебя на глазах человек с собою что-то такое сотворил, что тебя повергло в смех или в слезы. Артист - он ведь манипулятор. Он должен уметь управлять зрительскими эмоциями. Должен всех заставить под свою дудочку плясать. Поэтому я все время и говорю: не только театру без артиста нельзя, но и артисту без театра нельзя. Театр - это как спортивный зал, который держит тебя в форме.
в: Ты как Сорин из чеховской "Чайки"... Помнишь его сакраментальную фразу: "Без театра нельзя"?
-о: Ну конечно. А куда мы все без него?
Источник: «Известия»
|