|
Анастасия Плешакова, "Моя учительница теперь играет мою любовницу"
- Добрый день. Сегодня у нас в гостях в редакции «Комсомольской правды» любимый многими артист Илья Олейников. Илья Львович приехал, перебрался на время в Москву и, поскольку он репетирует сейчас в спектакле «Идеальное убийство» в театре Сатиры, который Андрей Житинкин, насколько я знаю, ставит. Партнерши у вас замечательные. Любимые, популярные актрисы Ольга Аросева и Наталья Селезнева. Илья Львович, всем было бы интересно узнать о вашей этой театральной работе, тем более, неожиданно вас увидеть на подмостках театральных.
- Ну, во-первых, как бы сам факт того, что я играю в спектакле вместе с Аросевой, которая была когда-то моим педагогом, это было в 67-68 годах. И когда мне позвонил Александр Анатольевич Ширвиндт и предложил попробовать себя в спектакле вместе с ней, я, естественно, сразу согласился. Во-первых, мне было безумно интересно что-то сыграть с ней непосредственно. И потом, все-таки я живу в Питере, а попробовать себя на московской сцене тоже достаточно так необычно. Поэтому я как бы отбросил все свои дела, поскольку деньги не самое главное в этой жизни, и уже практически дней 30, как я уже здесь в Москве нахожусь. Я как бы полностью погружен в этот процесс и практически больше ничем не занимаюсь.
- Репетируете, готовитесь?
- Причем, к сожалению, репетируем мы всего по три часа в день, а там совершенно колоссальное количество текста, где-то страниц 50 или 60. Поэтому я после репетиции приходил к себе в номер и занимался тем, что где-то часов с шести вечера до двенадцати я въезжал в этот текст. Я вообще не могу работать, если я не знаю текст досконально. Когда я его знаю, я тогда не думаю, а просто проживаю на сцене. Я просто, что называется, живу себе и живу. Поэтому мне очень важно все это дело освоить. И когда где-то дней через 17 я понял, что я уже его знаю, я почувствовал такое первое облегчение. Второе, я надеюсь, будет на премьере.
- А премьера когда?
- 26 апреля.
- Ну скоро. Как вы быстро освоили материал.
- Да, да, вот сегодня рассказывали, как репетировали в театре Вахтангова целый год спектакль. Это сказка.
- Ну, вообще-то так принято, по-моему, репетировать. Я вчера слушала репортаж о ваших питерских коллегах, они тоже будут репетировать.
- Ну, к сожалению, тут не было времени на такое длительное погружение. Мы начали где-то в начале марта и вот 26 апреля…
- О чем спектакль?
- Ну, вообще-то это иронический детектив. Если рассказать в двух словах, это … инспектора Бакстора, который расследует убийство в некотором офисе. А уборщица, которая там работает, которая много лет назад была его любовницей, о чем он говорить не хочет абсолютно никак.
- И вспоминать даже не хочет?
- Не хочет. Причем, она его называет на «ты», он ее называет на «вы», чтобы удержать как-то дистанцию. При этом как-то получается так, что она все время вмешивается в ход расследования. По сути дела, раскрутила дело она.
- Раскрыла?
- Раскрыла, да. И вот на этом противостоянии его и ее как бы построен весь спектакль.
- А уборщицу кто играет, Селезнева, что ли?
- Нет, уборщицу играет Ольга Александровна, которая, несмотря на свой возраст, несмотря на то, что она действительно старше меня, да, думаю, что там абсолютно незначительное количество грима будет, без всяких подтяжек… И в данном случае, уже ощущение того, что мы с ней приблизительно где-то в одной возрастной категории. Как это ни печально для меня.
- Ну, Ольга Александровна очень хорошо выглядит. Я не знаю, сколько ей лет.
- А не надо об этом говорить. Но она человек, уже поживший, прямо скажем, очень много. Причем, если учесть, что она себе никогда ни в чем не отказывала. Она никогда не вела стерильный образ жизни, всегда себе позволяла и выпить там рюмашку, когда надо. Курила она, по-моему, лет до 70. И вот, не знаю, совершенно замечательно выглядит. Она абсолютно здравая, такая очень резвая. И вообще как-то не ощущаешь.
- Генетика.
- Да, генетика.
- А то, что она была педагогом вашим когда-то, это сейчас дает что-то?
- Все настолько забыто…
- Как и то, что она была вашей любовницей, по пьесе.
- Да, да, совершенно верно. Ну, тогда мне было 19 лет, сейчас мне 62. Так что мы настолько с ней как бы все-таки сблизились возрастно. Потому что раньше я был мальчиком, а она была взрослой женщиной и невероятно популярной актрисой. Конечно, тогда дистанция была, безусловно. Когда мы учились, там у нас еще была она и Евгений.
- Педагог?
- Педагог, да. Нас было на курсе 12 человек. И они отобрали четверых из этих 12 и два года как бы нас вели. Причем, мы, когда их увидели, зажались безумно, каждый слово не мог сказать… Евгений Яковлевич посмотрел на меня и говорит – длинный, там рядом магазинчик, дал мне 5 рублей, говорит, пойди купи две бутылки водки. Я принес две бутылки водки, он всем разлил. Мы все выпили. Он говорит – ну что, проставились? Мы говорим – еще нет. Он нам налил еще по столько же. И после этого весь пиетет ушел, мы почувствовали, что у нас появились два как бы старших друга. Я говорю, совершенно замечательные отношения, так приятно все это вспоминать.
- Ну с вами на курсе и Хазанов учился. В другой группе, я так понимаю.
- Нет, поскольку это было эстрадно-цирковое училище, а не театральное, то, значит, вот первые два года мы занимались вместе. А потом начиналось то, что называется специализация. Кто-то должен был быть музыкальным эксцентриком, кто-то уходить в пантомиму, кто-то в разговорный жанр, кто-то пел. И вот кого куда тянуло, те педагогов и выбирали. У Гены был Марк Розовский, который написал ему потрясающий по тем временам номер, из-за которого у него колоссальные начались неприятности. Когда он выходил, у него в руках было три предмета. Яблоко, мячик и картошка. И он их бросал… И говорил, что вот это мои партнеры по работе: вот это Яблочкин, это Мячиков, это Картошкин. Вдруг я смотрю, у меня Яблочкин все время выше моей головы прыгает. Ну, я его и так, и сяк, а он все равно прыгает. Я его к себе вызываю и говорю – Яблочкин, давай посмотрим твою анкетку. «Зовут Шафран, отчество Штрифелевич, родственники за границей – тетка Банан» Сейчас это совершенно не впечатляет, а по тем временам безумно остро. Ну он говорит, ничего, я тебя во время работы там съем. Остается Картошкин. Картошкин, говорит, смотрю, он все время куда-то влево и влево… Короче, это был очень острый, очень хорошо придуманный номер. Его взял к себе Утесов в оркестр. И где-то вот месяца три они с ним ездили, не было города, где бы ни вышла разгромная статья, которая касалась исключительно его. Потом его вообще на полгода отстранили от работы. Я в это время ушел в армию. Пока я служил в армии, Гена за эти два года стал Хазановым. Но начинал он очень тяжело.
- Как важно не уйти в армию вовремя.
- Да, армия меня просто выбила лет на 15, как минимум. Потому что я когда закончился училище, Ширвиндт сделал передачу на телевидении под названием «Телеинтервью», такая юмористическая передача, в которой состав был такой. Андрей Миронов, Тонков, Владимиров, сам Ширвиндт, Татьяна Пельтцер и я.
- Веселая компания.
- Ну, Ширвиндт меня выпускал же непосредственно, вот когда последний год я уже учился, Арканов для меня написал два номера, а Шурик их поставил. И вот с одним из этих номеров я в такой потрясающей компании появился на телевидении. А поскольку это был 70-й год и программ было там не 98, а всего 2 – первая и четвертая. И там любое появление на телевидении, одно, если оно было достаточно ярким, оно как бы сразу становилось для тебя каким-то колоссальным плацдармом для движения вперед. То есть, тебя в течение одного вечера узнавала вся страна. Это не то что сейчас… И вот я как-то сразу почувствовал себя популярным, как-то так хорошо мне стало. Потом неожиданно получил повестку в военкомат. И как бы сказка закончилась.
- Популярность пришлось отложить на полтора десятилетия.
- Да какие полтора! Лет на 30.
- А потом уже вот трудно, когда ты выбываешь из обоймы?
- А я как-то настолько был нацелен на то, что вот я обязательно должен чего-то в этой жизни добиться. Тем более, что у меня перед глазами все время стоял Гена Хазанов. Он был для меня как бы возбудитель, скажем, вот так. Мы с ним как бы на курсе были всегда….
- Соперники?
- Ну нет, соперниками не были.
- Конкуренты?
- Нет, просто я привык, что мы с ним все время идем как бы голова в голову. И когда он вдруг так резко ушел вперед, причем, надолго, у меня была одна задача – я хотел, так сказать, чтоб мы с ним опять встали на одну ступень. И это было для меня колоссальным стимулом. Потому что если б не было Хазанова, я не знаю, бился бы я так за себя в искусстве.
- Илья Львович, вы очень хорошо говорили о своих партнерах, об Ольге Александровне Аросевой. Вот вы хороший сами партнер? Я имею в виду, конечно, главным образом ваш дуэт с Олейниковым.
- То есть, с самим собой? Ну, вообще Олейников – это я.
- Ой, извините, пожалуйста, со Стояновым.
- У меня с собой дуэт совершенно замечательный. Мы когда вдвоем – я и я – это что-то невероятное. Но чаще бывает лучше. Потому что мы все время на людях, там трудно остаться самим собой.
- Со Стояновым?
- «Городку» уже исполняется 16 лет в этом году и я думаю, что вообще работать в дуэте – это всегда очень трудно, потому что, как правило, люди, работающие долгое время вместе, они начинают друг друга, мягко говоря, ненавидеть. Все время, когда видишь одно и то же лицо с утра до вечера, а с вечера до утра, так сказать, потом возникают какие-то там, кто лучше, кто хуже, так сказать. Очень трудно в дуэте как бы соблюдать паритет. Я думаю, что это только с возрастом приходит, по большому-то счету. Поскольку мы с Юрой встретились, когда мне было 45, а ему 35, то, в общем, сначала он просто как бы признавал мое первенство. Потому что перед тем, как мы с ним встретились, у меня уже были какие-то передачи по телевидению. То есть, я еще не был популярным, но просто мелькал.
- Узнаваемым уже был?
- Да, узнаваемым я был. Поэтому Юра сначала мне отдал пальму первенства. Но, поскольку мне это было совершенно не нужно, мне было важно, чтоб был дуэт абсолютно равноценный, так сказать. И неважно, у кого там больше слов или больше шуток. Главное, чтоб мы как бы находились в этой сцепке и чтоб нам было комфортно. Вот я думаю, что именно поэтому нам удалось сохранить вот это качество – так сказать, не выяснять, кто из нас хуже, кто из нас лучше.
- А бывает такое?
- Никогда не было.
- Ну а разногласия все-таки бывают?
- Извините, я вас перебью. Я просто помню, у нас, когда я работал еще в Ленконцерте, еще тогда, когда меня никто не знал, у нас была такая пара – братья Лещински. Они были близнецы. Причем, абсолютные. Одного звали Толя, второго Мира. Я их знал лет 8 точно. Я не мог распознать, с кем я разговариваю. Вот они работали в Ленконцерте, у них был такой ужасающе сатирический дуэт. Потому что то, что они делали, это за гранью добра и зла. Они так работали, в основном, по всяким маленьким клубам, по фабрикам. Ну, это родные братья. И вот, знаешь, один из них приходит к худруку Ленконцерта и говорит – я больше не хочу работать со своим братом. Почему? Тот говорит – я не могу видеть это лицо.
- У вас такого не бывает со Стояновым?
- Нет, ну, бывает такая, может быть, творческая усталость какая-то, потому что все-таки 16 лет вместе. И именно поэтому, я думаю, что мы пришли к такому периоду, когда «Городок» как бы остается неким для нас основным делом. Но при этом невозможно находиться все время в одной и той же коробочке. Поэтому мы стали в кино сниматься, в спектаклях играть. Причем, никогда вместе. Вместе мы сейчас встречаемся только в «Городке».
- То есть, сейчас вы отдыхаете от Стоянова, репетируя в Москве?
- Так же, как он отдыхает от меня. Да, мы сейчас с ним встречаемся на 7 дней в месяц, когда мы снимаем передачу. Потом разъезжаемся и каждый занимается своими делами. И это, по-моему, такая гарантия того, что мы еще достаточно долго сможем просуществовать вместе. К сожалению, мы стареем, поэтому мы не знаем, сколько времени мы еще протянем.
- Юмор – это такая сложная штука-то. Шутить так, чтобы было смешно и веселить людей, чтобы было смешно, тем более, на протяжении 16 лет, надо как-то, видимо, развиваться в этом жанре. Нельзя только эксплуатировать там тему пьянства… Вы современный юмор вообще любите?
- Я не знаю, может, это профессия наложила на меня этот отпечаток, но я устал от юмора. Потом, у меня есть как бы примеры, вот того же Аркадия Исааковича Райкина. Такая высокая планка, которую никто никогда не перепрыгнет. Потом, тоже Гена Хазанов совершенно потрясающе работал на эстраде. Карцев и Ильченко. Жванецкий. То есть, качество юмора было совершенным. Больше я никого не воспринимал. Ну я же, так сказать, не государственный обвинитель, я не критик, я никто. Но я не могу смотреть сегодня «Комеди клаб», «Наша Раша». НУ, кому-то это нравится, естественно.
- «Аншлаг»? Без комментариев?
- Не будем комментировать.
- «Кривое зеркало» Петросяна?
- Я не хочу обсуждать коллег. Каждый кормится так, как он может. Ну, они зарабатывают хлеб таким образом. Честно говоря, Денис, мой сын, поскольку я сейчас в Москве, он меня потащил на «Комеди клаб», это было буквально две недели назад. Я просидел там 3 часа. Там есть несколько очень способных ребят. Но они когда начинали, они как-то выглядели значительно резвее, скажем. Там действительно были какие-то смешные вещи. Хотя там было очень много на грани фола. Ну, неважно, у них такой стиль. Ну, во всяком случае, там были очень живые и смешные вещи. А сейчас я смотрю и вижу, как они девальвируются. Но при этом сидят там люди в этом зале и просто умирают. Я думаю, может, я больной? Я пытаюсь как бы понять, почему они смеются, и я не могу этого понять.
- Не можете оценить современный юмор? Он очень такой тонкий, специфичный.
- Почему? Когда вот две недели назад мы были на юбилее Жванецкого, не знаю, все это до меня почему-то доходило.
- И смеялись тоже вместе со всем залом?
- Да, и оторваться вообще от него не мог. Мне было безумно интересно…
- Зрителя, зрителя, знаете, трудно сказать, куда он пойдет. Может быть, «Городок» смотрит, а потом «Комеди клаб».
- Нет, я вот знаю, что «Комеди клаб» сейчас работают в Лужниках там концерт и там билеты стоят где-то порядка 15 тысяч рублей. И, по-моему, там аншлаг.
- Я думаю. Да. Илья Львович, читатели спрашивают – вы ведете очень правильный образ жизни. Чему я была свидетелем только что.
- Последние 15 минут я вел очень правильный образ жизни.
- В столовой вы очень правильную еду себе покупали. Скажите, а на экране вы часто играете пьяниц. Вот как это совмещается и когда вы стали таким правильным?
- Нет, ну вообще трезвенником я, честно говоря, никогда не был. Потому что, во-первых, я жил в Кишиневе раньше до 17 лет. И просто лет с 14, когда мы садились за стол, я обязательно выпивал стакан вина, это было в порядке вещей. Потом, когда я уже приехал в Москву, я как-то перешел на водку. Но это было далеко не каждый день, естественно. А потом лет с 25 у меня уже была такая традиция, что я вечером приду домой и обязательно выпью 150 граммов. Меня это в течение дня как-то подогревало. Потому что я знал, что вечером будет праздник. До этого я никогда не пил днем, естественно, я всегда ждал вечера, я ждал праздника. И вот однажды, где-то лет 10 назад я подумал – чего я каждый вечер пью-то по 150 грамм, вот получится у меня без них или не получится. И я решил неделю без этого дела просуществовать. И как-то сразу утреннее пробуждение в ожидании вечернего праздника уже было менее таким оптимистичным вот эту неделю. Потом я все-таки решил вторую неделю, потом третью. И потом как-то постепенно я вдруг понял, что мне это стало совершенно безразлично.
- И уже десять лет вообще?
- 10 лет. Даже пива.
- А как вы себя поддерживаете в такой замечательной форме, в том числе, спортивной?
- А я хожу в зал. Уже лет семь.
- Это сын, наверное, вас притащил туда?
- Да.
- Спрашивает Илья Архипов. Илья Олейников еще ведь и автор песен. Но об этой стороне его творчества слышали очень мало.
- Я вам больше скажу. Я написал мюзикл, я его писал долго. Этот мюзикл поставил Януш Юзефович, ну, который поставил «Метро» и все такое. Фонограмму мы писали в Польше, польский оркестр радио и телевидения в течение месяца записывал мою музыку. А оркестровки делал Януш, который написал «Метро», композитор. В Польше он безумно популярный человек. И когда я послушал первые оркестровки, я, конечно, так возгордился. Такая хорошая музыка. Я говорю – спасибо тебе, Януш, что ты поднял мою музыку на такую высоту. Он говорит – Илья, когда есть музыка, тогда ее очень легко оркестровывать. А когда ее нет, там оркестровывать нечего. А потом он рассказал совершенно замечательную историю В тот день, когда оркестр закончил писать фонограмму, вот последний день записи. И вдруг устраивает Янушу овацию и говорит – Януш, то, что вы написали, это лучшее. Это Януш мне сам рассказывал. Он говорит – это написал не я, это написал один актер из России. И Юзефович поставил, конечно, совершенно грандиозный спектакль. Во всяком случае, аналога в России этому спектаклю не было, сто процентов. Это было совершенно невероятное зрелище, с невероятными декорациями. Дело в том, что я вбухал в него все, что у меня было.
- В смысле?
- Ну в смысле денег.
- В этот спектакль?
- Да, да. И, наверное, моей ошибкой было то, что я сразу как-то сориентировал себя на Дворец спорта и сказал Янушу об этом. Януш снял спектакль, несмотря, что это была большущая сцена Дворца спорта и там декорации, 12 декораций, три экрана, один центральный, два боковых. Графику делали, вообще, поляки, которые делали графику…. там все было очень серьезно. Поэтому мы его играли, этот спектакль в Ленинграде, играли мы его два раза в месяц. И те, кто приходил на спектакль, уходили совершенно потрясенные. Мы когда репетировали, приходила Лариса Удовиченко, Катя Стриженова, не помню, приходило очень много народу, там была какая-то такая очень хорошая такая, ну, такой синтез, так сказать, музыки, слова и зрелища. Очень эмоционально срабатывало. Ну вот. Поскольку мы не смогли его раскрутить так, чтобы он выходил так, ну, хотя бы у нас… То вот мы его сыграли в течение года раз 30, наверное, и буквально две недели назад мы сыграли последний спектакль и я сказал – все.
- Почему?
- Потому что я больше не могу все, что зарабатываю…
- По-прежнему, он отсасывает все деньги?
- Ну, конечно, конечно. Ну, 65 человек только на сцене.
- А билеты, они не возвращают деньги?
- Нет, дорогая была амортизация аппаратуры. Мы же брали в амортизацию свет, звуки и, самое главное, проектор, экраны и т.д.
- Аренда этого всего?
- Да, очень много, очень. И спектакли, при том, что они были лучшим, так сказать. Если бы это был Дворец спорта, он бы себя окупил. А это был 2-тысячный зал и он себя не окупал. Мы даже ни разу не вышли в ноль. Я устал просто.
- Ну, конечно. Надо было просчитать, наверное, заранее.
- Ну, я же не бизнесмен. Единственное, что я хочу сделать – я хочу сыграть еще один спектакль, договориться с какой-нибудь студией, чтобы подкатили камеру, экран и просто сделать видеоверсию, но такую очень грамотную. Но сейчас я об этом не думаю.
- А вот спрашивают – вы музыкальные альбомы не пробовали записать?
- У меня есть один альбом, который называется «Мой шансон». Но там совершенно другая музыка, там она такая действительно ближе к шансону. Сейчас я выпускаю другой, еще один альбом. Если говорить о музыке, я дважды был лауреатом «Песни года», просто об этом никто не знает, поскольку для меня это никогда не было главным. Ну, просто было хобби такое.
- А сыну вы тоже писали музыку?
- Ну конечно, а почему нет? Я же все-таки старше, чем сын.
- Ну, кто кого вдохновил?
- Дело в том, что у нас и мама пишет музыку, поэтому Денька как бы все время находился, очевидно, под каким-то музыкальным флером. Поэтому он пишет такие очень симпатичные песенки, действительно, симпатичные. Ну и я там все время чего-то пописывал, в хорошем смысле слова. И, очевидно, все это наложило на него отпечаток и он в 14 лет, я помню, мы поехали в Израиль, 1989-й год, когда только что стали выпускать за границу к родственникам. А меняли по 200 долларов за человека. Причем, меняли только мне и Ире, а поскольку Денис был несовершеннолетним, на него денег не поменяли. У нас было 400 долларов, а у него была мечта, чтобы мы ему купили Ямаху. А мы туда поехали на 3 недели, благо родственников было много. И из этих 400 долларов 300 на Ямаху, а 100 долларов на разгул.
- Хватило?
- Я помню, была жуткая жара, я хочу пить, просто подыхаю. И стоит очередь за этой водой, а вода стоит 1 доллар. Мне жалко его до безумия было. Я боролся с собой, боролся, а потом – да черт с ним, с этим долларом. Отдал этот доллар, выпил эту воду, ненавидя себя и эту воду, в том числе. А самое веселое было, когда мы приехали в Иерусалим, а нам же надо было привезти фотографии – как мы проводили отпуск в капиталистическом государстве. И вот, значит, там улица, где много ресторанчиков, кафе и всего прочего. И вот я вижу там один стол, пустой, на котором стоит пустая бутылка кока-колы, три стакана и три пустых тарелки. Я быстро посадил Дениса, говорю, берите по стакану, якобы, мы его уже выпили. И сфотографировал на фоне вот этого кафе, а потом всем рассказывал, что мы там пировали.
- Ну а теперь вы вспоминаете это только с юмором?
- Ну да.
- Илья Львович, живу в Барселоне, пишет нам Иосиф. Тарелку «саттелит» выбросил за ненадобностью, качество российского телевидения опустилось ниже плинтуса. Ваше мнение, что смотрите и смотрите ли вы телевизор вообще?
- Я сейчас смотрю канал «Культура» и смотрю новости. Больше я не смотрю ничего. Клянусь.
- А «Городок»?
- Ну чего мне его смотреть, когда мы его снимаем.
- А смотреть, как получилось, не смотрите? Или смотрите, когда уже смонтировали?
- Ну, смонтировали передачу, я ее смотрю. Они же у меня все дома лежат. Я сделал новую передачу, тут же записываю диск и потом все это смотрю.
- Ваши земляки, Наташа, из Молдавии спрашивает. Привет вам из Молдавии. Вспоминаете ли вы нашу страну и если да, то с каким чувством? Хотелось бы еще узнать, где именно в Молдавии вы жили? Вы – лучший.
- Дело в том, что Молдавия в советские годы была одной из самых богатых советских республик. Она была как бы наиболее обеспеченной. Во-первых, там было действительно развито сельское хозяйство. Да ему там и не надо было развиваться, там земля такая. Скажем, арбузы стоили 5 копеек килограмм, помидоры 3 копейки. Это я называю не мифические, а настоящие цены. 3 копейки – килограмм помидор. При этом, там, как правило, почему-то именно в Кишинев привозили очень хорошие шмотки из соцстран. И вообще все близлежащие республики и, во всяком случае, Одесса – это вся кормилась и одевалась в Кишиневе. Это был какой-то совершенный, удивительный такой, была такая песня – «Мой белый город, ты как цветок из камня». Действительно, это был такой бело-зеленый город с этим ароматом вина. Такой немножко пьяный и очень сытый. Я помню такие теплые летние вечера, когда, ну, еще даже когда маленький был, лет 8-9, когда мы с мамой и папой выходили на центральную улицу, улицу Ленина, назывался он Бродвей в народе. 500-метровка, наверное, по которой фланировали, как правило, в основном евреи, потому что тогда Кишинев был столицей Молдавии, а жили там евреи. А где жили молдаване, я не знаю.
- В Румынии.
- Наверное. Но считалось, что Кишинев – столица Молдавии. И вот, значит, эти потенциальные молдаване, все усеянные брильянтами, все только что не в шубах, потому что очень жарко, где-то часов с семи до одиннадцати вечера вот это вот гуляние. Было огромное количество маленьких закусочных, где опять же было вино, а потом очень вкусное мясо, которое называлось костица. А сейчас, к сожалению, Кишинев совершенно другой город. Он какой-то очень темный, очень мрачный.
- Вы давно там были?
- Я там был в последний раз в позапрошлом году. Хотя парадоксально. На фоне всей вот этой мрачности, очень, скажем так, небогатого населения, количества вот этих двухэтажных и трехэтажных особняков, вырастает каждый год. Ну как вот на фоне совершенного безденежья и ощущения если не краха, то предчувствия этого, вообще коттеджи вырастают, как грибы.
- Цыгане вернулись в Кишинев. С золотом.
- Да-а-а.
- Вот как раз Татьяна видела ваш мюзикл «Пророк». И спрашивает, как сложилась судьба.
- Ну, я уже очень подробно рассказал.
- Принес, по крайней мере, этот проект вам моральное, если не материальное, удовлетворение? Видела его в Минске, очень понравился. Слышала, что гастроли будут по всему миру.
- Вообще, когда мы отыграли последний спектакль, приехал какой-то немец, у которого там большая какая-то прокатная фирма. Который три или четыре дня вел переговоры с моей женой.
- Она директор?
- Да. Я просто специально от этого дела ушел, потому что ну как бы для себя я его похоронил, я не хочу даже подпитывать какую-то надежду. И вот этот немец собирается устроить тур, значит, там, в Германии, он хочет повезти его в Амстердам, в Париж, в Лондон. Причем, что там как бы две главные роли, и чтоб вот этих главных исполнителей играли местные актеры. Потому что все остальное там незаменимо. Потому что там, так сказать, потрясающая совершенно танцевальная группа, там 8 человек цирковых, 6 человек брейк-данса.
- Без да, без вашего участия?
- Ну я же играю здесь на русском, я же не буду учить немецкий язык или английский, это физически невозможно, я просто очень плохо запоминаю иностранные языки. То есть, я их не знаю практически никаких. Я помню, я учил в школе немецкий язык и вот когда в 1983 году поехал на гастроли в Германию, в первый раз, в ГДР, естественно, я себе хотел куртку купить. И вот мы приезжаем в Потсдам, а там такие маленькие магазинчики такие, типа бутиков. И я решил применить свое знание немецкого. Я захожу в маленький этот визитик, немка такая лет 70, такая очень ухоженная, в роговых очках. Увидела меня, как-то так заулыбалась очень широко, пока я не открыл рот. И вдруг я смотрю, там какая-то лежит пачка, чего-то такого цветного. Я ей говорю – (фраза на немецком) – она прямо побелела на моих глазах и прошипела мне – даст из пижама. И в это время туда входит негр, американский солдат из Потсдама, поскольку там же пограничная территория. Там же французы, англичане… Входит ну просто рядовой, негр, солдат. Боже, как она его встретила. И потом, когда я вышел на улицу и увидел вот этих наших, замученных этих, забацанных солдатиков, ни на что не похожих… Этот негр у меня перед глазами стоит до сих пор. Вот он вошел, такое ощущение, что вошел не рядовой, а как минимум генерал-лейтенант. Вот за ним была Америка. И он был совершенно спокоен.
- Он не делал вид, что он учил в школе немецкий?
- Нет, не делал.
- А не надо было вам показывать свои знания.
- А вот прорвалось так.
- Вопрос. Илья, добрый день, у вас нет желания выступить в цирке и вернуть таким образом долг цирковому училищу. Не знаю, в каком качестве…
- В качестве клоуна, что ли? Нет, дело в том, что я, хоть и учился в цирковом училище и я очень люблю цирк, но мне никогда не хотелось там работать. Ни-ког-да. Я не знаю, как-то вот тогда меня тянуло на эстраду, о театре я вообще не мечтал. Потому что мне казалось, что эстрада – это как бы луч света в темном царстве. А потом где-то вот лет 10 назад началась вот эта, я вообще когда приходил в театр и когда видел некий спектакль, ну, скажем так, хороший спектакль, я всегда безумно завидовал вот этим актерам, которые находятся на театральной сцене. Я никогда не завидовал эстрадникам. Да. В театре есть какая-то своя марка. Я очень хотел и в то же время очень боялся. Потому что я понимал, что эстрада – это одно, а театр – это нечто совершенно другое. Там принцип игры другой. Тут ты стоишь перед микрофоном и просто болтаешь текст. А там тебе надо прожить два часа, при этом чтобы тебя было слышно.
- Видно отовсюду.
- Видно. И главное, чтобы было понятно, зачем ты на эту сцену вышел.
- Вы тоже говорите – просто болтаешь. Текст перед микрофоном – ты же не просто болтаешь, это же выступление.
- Но это намного проще. Ты как бы прикрыт шуткой, если она есть.
- А если ее нет? А если зритель ее не понял?
- Ну, не понял, значит не понял. Просто я очень, не даром же меня, десять лет назад я решил попробовать себя на сцене театральной. Я безумно боялся этого спектакля. Мы репетировали, это было в Питере. Репетировали мы израильскую пьесу, Нина Усатова, я и еще такой актер Семен Фурман, которого все знают в лицо, но никто не знает по фамилии. Очень хороший актер. Он не театральный артист, но с огромной театральной практикой. И с я этим своим шлейфом большой славы и при этом совершенно не знающий, как себя вести именно в этой театральной обстановке. Где-то месяца полтора я как бы вкатывался в эту атмосферу. И только на премьере, когда меня трясло как осиновый лист, вот там, именно на премьере я вдруг почувствовал это все пространство театральное и понял, как надо себя на нем вести. Именно на премьере.
- Нынешний спектакль – какой по счету?
- Четвертый.
- А предыдущие три – это все в Питере? Наверное, это антреприза?
- Антреприза.
- Все комедийный жанр?
- Первые две – трагикомедия. Вторая пьеса была просто чистая комедия. В третьей я играю хозяина свалки, совершенно жуткий, циничный тип. Там вообще ничего смешного нет. Там просто ходит такой маленький Сталин, живущий на свалке. Диктатор. Которых всех этих нищих, бомже, которые там обретаются… Мне было очень интересно сыграть именно поэтому, я совсем далеко от себя ушел там. А куда я пришел в этом спектакле, я еще не знаю.
- Увидим в конце апреля. А в кино? Вы сказали, что осваиваете театральное пространство. А кинопространство вам тоже родное, близкое, интересное для вас?
- Я снимался лет семь подряд. А чего-то сейчас года два меня никто не приглашает. Я, правда, снялся в прошлом году, я придумал сделать некую пародию на фильм «Иствикские ведьмы». Когда дьявол попадает на землю. Тут он всех соблазняет, но все эти женщины его игнорируют.
- Не дают.
- Ну, мягко говоря. Мы сняли такой фильм под названием «Демониада». Там тоже три, как в «Иствикских ведьмах». Придумали там лирический финал, когда все-таки к нему приходит настоящая любовь.
- А вы дьявола играли?
- Да, дьявола, но живущего в Ленинграде. Не знаю, сейчас по какому-то каналу будут показывать. Я снялся и сразу про него забыл. А чтобы такое что-то глобальное…
- Сейчас-то кризис.
- Я расстроился, когда Бортко начал делать «Тараса Бульбу», только начал писать сценарий. Он мне позвонил и сказал: я пишу роль для тебя. И вот, когда он уже написал сценарий, там оставалось месяца три до начала съемок, вдруг он мне позвонил и говорит: Илья, ты знаешь, продюсер хочет, чтобы ты сделал кинопробу. Там очень серьезная роль. Он очень боится, чтобы не было таких параллелей с «Городком». Он пригласил меня и еще человека три прошли эту кинопробу. Где-то через две недели он позвонил и говорит: Илья, знаешь, у тебя проба хорошая, но они все равно боятся. Поэтому ты не будешь играть.
- А на какую роль? И отдал ее Боярскому?
- Не Боярскому. Он ее отдал, в Питере есть такой актер Сергей Дрейден. Он играет там кабатчика-еврея, янкеля, который Тарасу Бульбе помог к Андрию попасть в Польше. Роль была не очень большая, но она была достаточно емкая и очень интересная. Я фильма не видел. мне кажется, что у меня бы получилось.
- Это творчество. Когда получается, а когда не получается. Вы же сами знаете.
- Знаю, да.
- Ждешь, что получится, а оно не получается почему-то.
- Но я думаю, что это будет такая достаточно зрелищная картина. И она не пройдет где-то пятым экраном. Даже несмотря на кризис.
- Илья Львович, а вам частенько мешает эта слава «Городка» и образ?
- Она мне безумно мешала в мюзикле. Очень. Потому что вот этот стереотип практически невозможно перешибить. Причем мешала даже не мне как артисту, который выходит на сцену. Просто люди, которые приходили на этот мюзикл, зная, что я там играю, они понятия не имели, они были уверены, что это должно быть в первую очередь смешно. И вдруг это начинается притча о блудном сыне. Серьезно. Потом появляюсь я на экскаваторном ковше, который поднимает. И начинаю вещать совершенно неожиданные вещи, в которых юмором и не пахнет. А они минут семь просто как бы адаптируются ко мне. потом забывают.
- То есть вы их убеждали. Но все равно, тут много вопросов: будет ли еще продолжение про Степаныча. Уж очень вы в этой роли зрителям нравитесь.
- Там было два фильма. Первый мне очень понравился, второй – нет. Потому что первый фильм – там был выписан сценарий очень грамотно. А второй фильм – Макс Воронков, режиссер этого фильма, когда он понял, что это некая тема, которую можно еще разработать, то они – лови момент удачи – они как-то очень наспех написали сценарий второго фильма. И поэтому второй фильм значительно менее удачный, чем первый. Первый-то был очень симпатичный.
- А как вы оцениваете успех «Городка» сейчас с учетом прошедших лет с его основания? В ретроспективе.
- А мне очень трудно так его субъективно оценивать. Я могу сказать честно.
- Вам лично он не надоел?
- Сказать, что надоел, я не могу. Но сказать, что прошла эта прелесть. Это то же самое, что спишь с одной женщиной каждый день в течение 16 лет. ты ее жутко хотел первый день, второй, третий, пятый.
- Несколько первых лет.
- На второй год что-то стало уходить. В «Городке», конечно, на второй год ничего не стало уходить. Просто это такой абсолютно понятный тебе процесс. Несмотря на то, что мы там все время играем разные персонажи, но для нас это все одно и то же. Поэтому мне значительно интереснее сняться в кино или в театре сыграть кого-то одного, а не двадцать пять. Но этот «Городок» - уже просто часть нас. Конечно, у нас есть мысль заканчивать. Но мы пока не можем уйти. Пока он будет востребован, мы будем делать обязательно.
- Анатолий: Откуда вы родом? Есть ли у вас польские и украинские корни, как у Гоголя?
- У меня все наоборот. У меня все не как у Гоголя.
- А в чем секрет успеха, с вашей точки зрения? Успеха артиста, в любом деле благодаря чему? Работоспособность. Вы сказали, что Хазанов для вас был в хорошем смысле красной тряпкой, которая раздражала и будоражила ваше самолюбие.
- Так я и сейчас Гену очень люблю, потому что это человек, который был на эстраде номером один, вдруг, поняв, что жанр умирает, тогда, в 90-е годы, он ушел в театр, будучи… У него была природа именно эстрадного артиста, а не театрального. Для меня это его перерождение, сейчас он вообще с эстрадой завязал. Он только играет спектакли. И для него это просто жизненно важно, необходимо. То, что он сумел найти в себе эти силы. И более того, сумел заставить людей, которые работают вместе с ним, даже не зрители. У него же партнеры – Чурикова, Саша Филипенко. В «Ленкоме» он очень хорошо сыграл. И то, что он для них не некий чужеродный предмет, а абсолютно свой.
- А вы вообще работящий человек?
- Да, если это касается именно того, что мне интересно. Вот сейчас сижу в Москве как прикованный. У меня здесь миллион знакомых, миллион друзей. Я могу себе придумать тысячу развлечений. Но я сидел первые три недели и просто долбил этот текст, вбивал его себе в голову. Девочка Женя, я живу в квартире театра, и во второй комнате живет актриса, она молодая, ей 24 года. И эта Женька у меня вначале работала как магнитофон. Я просто давал ей текст, она мне читала все реплики за партнеров. Она мне очень помогла.
- Чтобы вы выучили текст?
- Да. Поэтому текст я знаю. За текст я ручаюсь.
- Все остальное сами увидим, придем к вам 26 апреля.
- Мне кажется, что 26-го лучше не приходить. Лучше прийти немножко попозже.
- А вы уедете в Питер?
- Я приеду потом. Обычно спектакль начинает свою жизнь с девятого, с десятого спектакля. А премьера – это просто точное выполнение режиссерских указаний, и не более того.
- Но Житинкин, по-моему, не диктатор. Он такой доброжелательный…
- Он более чем мягкий. Я свой текст переписал процентов, наверное, пятнадцать.
- Сами? И он позволяет?
- Да. Потому что она безобразно переведена. Она очень плохо. Лет сорок, что ли, назад ее перевели. Я не помню, кто. Но она написана таким примитивным языком.
- Сейчас так не говорят?
- Нет. Потом там очень много каких-то фраз, которые повторяются. Тавтология. Я чувствую, что я не могу так сказать. Это нелогично, неорганично. И поэтому я перекроил по-своему.
- Спасибо большое, что вы к нам пришли в редакцию. Мы обязательно придем к вам на спектакль. Выскажем свое мнение и отразим на страницах газеты. А наших читателей и ваших зрителей мы все-таки приглашаем на спектакль в Театр Сатиры.
- Приходите, а как же ж.
- Хорошая компания актеров там собирается, это точно. Название спектакля – «Идеальное убийство». Театр Сатиры, 26 апреля.
- Я могу сказать очень коротко. Когда я читаю «Комсомолку», я ее, правда, не очень часто читаю, потому что все-таки она рассчитана, как мне кажется, на более юную сейчас публику. Но когда я ее читаю, у меня такое впечатление, она напоминает кошку, которая гуляет сама по себе. Не знаю, почему. Потому что у нее какая-то своя абсолютно абстрагированная точка зрения на то, что происходит. Часто очень неожиданная. И именно поэтому она мне напоминает вот эту самую независимую кошку.
- Главное, что не самые плохие ассоциации возникают. Главное, что читаете.
- Я вообще читаю.
Источник: Анастасия Плешакова, Комсомольская правда
|