|
Ирина Мирошниченко: «Я лежала в больнице и медленно усыхала»
В издательстве «АСТ» вышла книга мемуаров Ирины Мирошниченко «Расскажу...», в котором одна из самых закрытых актрис отечественного кино откровенно поведала публике о своей жизни. «Комсомолка» публикует отрывки из этой книги, посвященные самым драматичным эпизодам жизни артистки.
"Очень правильно сделали, что назвали Михалкова идиотом"
Представьте, школа-студия МХАТ. Я — студентка этой школы. Уже живу не с мамой. Уже вышла замуж. Мой муж — писатель Михаил Шатров. Живем на «Аэропорте». Не снимаюсь нигде — уже имела опыт и получила по затылку как следует, потому что на первом курсе я рискнула и снялась в маленьком эпизоде в фильме «Я шагаю по Москве».
Сыграла старшую сестру Никиты Михалкова. Позже на том же «Аэропорте» я шла как-то по своей улице домой. Навстречу мне — Андреий Кончаловский. Посмотрел, хитро улыбнулся и сказал: «Я вас знаю, вы моего брата в фильме назвали “идиот”. Правильно сделали».
А через какое-то время он меня пригласил на пробы фильма «Дядя Ваня». И началась для меня совершенно другая жизнь. В творчестве, в искусстве, в кино. И родился уникальный совершенно фильм, и о нем я буду говорить особенно, потому что это одна из самых лучших, на мои? взгляд, работ в кино (не только моих, а всей команды) и, прежде всего, одна из лучших работ уникального режиссера Андрея Кончаловского.
Так вот, в школ-студии, в конце первого курса, когда наконец фильм «Я шагаю по Москве» вышел на экраны, я однажды прихожу, и меня вызывают в деканат. Оказывается, я нарушила правила, разве я не знала, что нельзя? Отвечаю: «Знала». — «А почему все-таки?» — «А потому, что хотела». — «А вот теперь значит, отчислена». И все. Я рыдаю. Прихожу в нашу аудиторию, все мои сокурсники спрашивают: «Ириш, ты чего?» А я плачу навзрыд. Все меня понимали.
Но тут же собрали собрание нашего курса, на котором меня клеимили позором. Я понимала, они хотели сказать: «Держись, мы с тобой». Но при этом говорили: «Это безобразие, это недопустимо, строгий выговор, строгий, но не отчислять. Кто “за”?» И все поднимают одновременно руки, чтоб только не отчислить, но суперстрогий выговор с занесением и без заннесения, взгреть по полнои? программе, но только оставвить. Меня оставили. По затылку я получила.
Плакала, говорила, что больше никогда не буду. И деи?ствительно, видит бог, ходили по коридорам за мной многие. Делалось много фотопроб и много предложений. Но я говорила: «Нет, только после окончания. Нет-нет, после окончания»
Как пьяные Рерберг и Кончаловский посади ПОСли за руль
Кончаловский устроил невероятный банкет у себя на даче, еще была жива его матушка, Наталья Петровна, которая всем этим руководила, угощала.
Естественно, чуть-чуть все подвыпили. Подвыпил и Андрей, и Рерберг Гоша, оператор, а мы после съемки должны были ехать домои? в центр. И Андреи? сказал: «Я вас отвезу на “Волге”». А я, поскольку жутко «тверезыи?» человек, смотрю, они все выпивают, и говорю: «А как же мы поедем?» Андреи? говорит: «Не волнуи?ся». И вот наконец напихивает Андрей целую машину, садится за руль, троих вместе со мной — на заднее сиденье, впереди — он и Рерберг. И едет быстро. Я начинаю говорить, что меня укачивает, что я боюсь. И вдруг Андреи? мне: «Так, хватит там пищать.
Если так сильно боишься, садись сама и поезжай. Слабо?» Я сказала: «Нет, не слабо. Я готова». — «Если ты такая трезвая и уверенная, садись». И что вы думаете? Я сажусь за руль и начинаю тихо ехать. Причем, пои?мите, это правительственная трасса. Николина Гора.
Милиционер через каждые сто метров. У меня нет ни прав, ни документов, сзади сидит веселыи? хозяин машины, рядом — подвыпившии? оператор, и я, вцепившись в руль, очень медленно и очень аккуратно веду машину. Проезжаю вправо.
Андреи? говорит: «Дача Буденного. Ну-ка, давай подгазуй немного, сеи?час вверх в гору, иначе заглохнешь. Гошь, поддаи? немного газу». Тут Гоша со всего маху мне на ногу, которая на педали газа, надавливает, и машина рвется вперед. Я, естественно, охаю и думаю, Господи, только бы не разбиться! Говорю: «Прекратите! Я сама! Я сама!» Он ногои? давит. Я, значит, с размаху локтем ему по колену. Это великому оператору, которого уже нет ныне в живых. «Прекратите!» И тихо еду.
Что вы думаете, я так доехала до Москвы. Почти что до «Мосфильма», припарковала машину, это у меня было первое боевое крещение. Потом Кончаловскии? вышел и сказал: «Ну, ты молодец», а Рерберг: «А мне было хорошо, спокои?но так. Только очень медленно. Я так не привык».
Я вышла из машины, думаю: «Так, дальше беру такси». И вдруг почувствовала, что у меня обмякли руки, я куда-то провалилась от усталости и от ужаса, от того страха, которыи? вдруг на меня нахлынул, — а если б мы разбились, если б я разбила машину чужую, оператора, самого Андрея Кончаловского, сзади сидела Иришка Купченко... Господи, что это со мнои? было? Короче, старт был невероятныи?.
Авария
13 января 1979 года я еду встречать Старый Новый год с какой-то компанией?. В это время я пребывала, не скрою, в одиночестве. И просто меня позвали куда-то. Почему-то я была во всем черном.Еду в машине. Затормозила как раз около Склифа, около Колхознои? площади, на красныи? свет. Держу ногу на тормозе. И вдруг сзади в меня влетает черная «Волга».
Помню, что меня тряхануло.
Я почему-то выругалась, хотя я не очень это люблю. Открыла дверь, попробовала выи?ти, и тут меня качнуло, кто-то подбежал. И вдруг я понимаю, что мне плохо. Я села обратно за руль. Доехала до Склифа. Вошла туда и упала. Потом они сделали мне какои?-то укол и стали что-то говорить о каких-то людях, что они все извиняются, что это дети очень высокопоставленных начальников, что они случаи?но не затормозили. Короче, ничего страшного, на машине даже и вмятины нет. А у меня легкое сотрясение.
Стали они меня уговаривать, упрашивать, чтобы я не оставалась в больнице. Отвезли меня домои?. Я заснула, утром просыпаюсь, звоню маме: «Мам, что-то мне все хуже и хуже». Вызвала «скорую». И меня отвезли в Боткинскую больницу с сотрясением мозга. Я лежала там довольно долго. Наверное, просмотрели гематому. Потому что я лежала почему-то в эндокринологическом отделении. Что-то мне кололи, что-то делали, как-то меня поднимали. Это было долго, мучительно, муторно.
Проходит месяца два, я немножко очухиваюсь. В это время мне привозят сценарии? фильма «Вам и не снилось». Я соглашаюсь и начинаю сниматься. Но параллельно лечу в Венгрию на пробы.
Не успела приехать в Москву, звонят с «Мосфильма» — фильм «Шляпа». Я им говорю: «Мне нужно уезжать в Венгрию». А они мне: «Мы успеем снять до поездки». Я вылетаю в Сочи, но чувствую, что у меня «потягивает» спину, низ спины. Ерунда какая-то, радикулит, что ли. Это я сеи?час понимаю, что это, видно, напоминал о себе тот удар в спину, которыи? не только дал сотрясение, но как раз приходился мне в позвоночник.
Приехала на съемки. Мы начинаем снимать первую сцену, с Янковским. И вот после первои? сцены режиссер мне говорит: «Нам надо завтра обязательно снять уходящую натуру. Обязательно пляж, ты идешь в купальнике, он лежит на надувном матрасе, потом диалог, потом ты его скидываешь в воду». А на дворе плюс 14 градусов. И по набережнои? ходят люди в кожаных пальто, в куртках, кто-то в шляпах, кто-то в беретках.
Я к Янковскому: «Олег, даваи? откажемся, ну, я понимаю, у меня плохои? характер, но если вдвоем — то это будет просто акция». Он как-то так очень хитро улыбнулся: «Да ладно, Ириш, ну что ты так нервничаешь? Ну разотрут тебя водкои?. Ну и что? Я выпью водки. Три секунды! Ну что делать, раз такой фильм. Да ладно, давай».
Если вы посмотрите фильм «Шляпа», то увидите, как я иду по этому молу, но самое интересное, вы увидите только мои? крупныи? план почему-то, а не мое голое тело в этом бикини. Вы даже ноги мои босые не увидите. Возникает вопрос: зачем это было нужно?
Короче, я прохожу, снимают довольно долго. Водку я не пью. Натираться водкои? смешно. Я прибежала домои?, приняла душ.
Просыпаюсь я утром в гостиничном люксе и понимаю, что встать не могу. У меня как будто сковало позвоночник. А сегодня съемка. Я в ужасе звоню второму режиссеру, говорю: «Я умираю, мне больно очень, не знаю, что такое». — «Сеи?час мы тебя вылечим!»
Приезжает какая-то женщина. И куда-то меня везут. Говорят: «Сеи?час. Вот здесь специалист. Все сделают». Я с трудом залезаю на стол. И какая-то женщина берет огромныи? шприц, и мне прямо под копчик, под корешок, его «вгоняет». Я думала, что умру от боли. Потом выяснилось, что это новокаин, на которыи? у меня, кстати, аллергия по сегодняшнии? день. Я ору и встать уже с этого стола просто не могу. Меня снимают. И под белы рученьки засовывают в машину, везут в люкс. Боль не проходит.
В это время входит какая-то замечательная женщина, дежурная по этажу, а с неи? две уборщицы. И одна говорит: «Я тебя сеи?час вылечу! Ложись». Стаскивает меня на ковер и начинает по мне ходить, по моеи? спине. Орала я просто несусветным образом, а встать после этого вообще не могла. Меня положили на кровать на бок. Потому что лежать я могла только в этои? позе.
Потом приехала «скорая», вкололи мне массу каких-то обезболивающих. Ничего не помогает. Рядом со мнои? телефон. Я звоню маме. Что-то кричу в трубку, плачу, короче, наутро моя мамочка прилетает ко мне. И в течение месяца мы сидим в этом люксе. Она тут же меня кормит-поит, приезжают какие-то врачи. Все время мне чего-то колют, нога у меня начинает усыхать, просто неметь. Я ее не чувствую. Плачу. Мама — со мнои? вместе.
Потом мы поняли, что надо выбираться в Москву, потому что здесь оставаться — бесполезно. Меня уже не снимают. Зарплату мне не платят. Какои?-то кошмар! За люкс выставляют счет, которыи? я оплатить не могу. Но, к счастью, появляется какои?-то человек, все время начинает ходить и помогать мне. Вы, наверное, подумаете, что он мечтал и надеялся, что у нас когда-нибудь могут возникнуть какие-то отношения. Что может, он в меня был влюблен. Может быть. Но в то время у меня даже мысли такои? не возникало.
Он мне дал денег, чтобы я могла купить билеты, так как нужно было не одно место, как мне полагалось, а четыре как минимум. Потому что мне надо было лечь на все эти четыре сиденья. Сидеть я не могла. А еще отдельно маме, и еще когото я хотела взять из группы, чтобы помог с вещами. Потом в Москве, естественно, когда оклемалась, я смогла вернуть этому человеку деньги. Он сказал: «Когда сможете, отдадите». Удивительные люди встречаются вот так неожиданно.
А съемочная группа, не скрою, не очень уж сильно старалась.
И вот мы наконец летим с мамой в Москву, встречает нас «скорая» уже в аэропорту. И там же мои? брат, которыи? сразу берет меня на руки, не хотел укладывать на носилки. Он меня прижал, как ребенка, и на вытянутых руках, чтобы у меня спина висела, нес сначала с трапа, потом до медчасти. Там меня оформили и на «скорои?» прямо в Институт курортологии.
Естественно, накрываются все мои съемки в Венгрии. Я лежу на вытяжке в этом институте. Надежды — никакои?. Мне говорят, что нужно делать операцию у Волкова, потому что зажало нерв, усыхает нога. Я в шоке! Не понимаю, почему, за что? Первыи? вопрос, которыи? задают все, — почему вдруг? Откуда? Приходит моя мама. В банке, как всегда, приносит куриныи? бульон, котлеты и говорит: «Ирочка, звонила Аня Берец, тебе нужно через несколько днеи? вылетать в Венгрию сниматься». Я начинаю плакать, расписываю, как по автомату еи? нужно позвонить Ане, но сначала — на «Мосфильм», чтобы заплатили мне зарплату, я знала, что у нее нет таких денег, чтобы звонить в Венгрию.
«Позвони, извинись, скажи, что я не могу».
На следующии? день мама приходит и говорит: «Значит так, Аня сказала, что у тебя международныи? паспорт». — «Да». — «У тебя есть еще одна виза». — «Да». — «Значит, надо еще что-то такое дооформить, чтобы ты немедленно вылетала к неи?, они тебя поднимут. Ирочка, доченька, надо это сделать?»
Венгрия
За день оформляется виза. Берется билет. В корсете, на костылях, я оказываюсь в самолете. Прилетаю. Сижу еще в самолете. С трудом, в корсете, но все же сижу. Входит Анечка Берец с приятным мужчинои? в очках. «Ира, это наш супердоктор». Он на блестящем русском языке, но с акцентом, говорит: «Я учился и стажировался в Москве».
Он начинает молоточком что-то там мне стучать, смотрит, а потом и говорит: «Ирина, очень нехорошо». И с грустным видом что-то по-венгерски говорит Ане. Аня подходит ко мне, берет меня за руку, участливо смотрит, и я понимаю, что плохо деи?ствительно. Он говорит: «Надо Ире немедленно в Москву и в больницу или к нам на “скорую” и в больницу». Аня говорит: «К нам, Ирочка, к нам». — «Конечно, к вам». И меня везут в изумительныи? госпиталь под названием «Орфи». Жесткая одна кровать, прелестная ванна с какими-то поручнями — все специально для таких больных, — где из крана течет одна нормальная вода питьевая, а вторая — минеральная, потому что здесь источники внизу.
Конечно, начинают тут же уколы, какие-то свечки, лекарства. Но что такое клиника? Еще раз говорю, это 80-е годы. По сравнению с советскими нашими клиниками — это совершенно другое. В семь утра на следующее утро входит медсестра: «Доброе утро!» — по-венгерски, берет меня под белы рученьки, вторая рядом с неи? санитарка, крепкая, просто берет меня на руки. А надо сказать, что я тогда уже была худая, как палка, ничего не ела, уже весила очень мало и тихонько усыхала.
Они меня раз — и в ванну, сажали там на какои?-то стул. И обливали водой. Сначала холодной. Я визжала от ужаса, потому что никогда не любила холодную воду. Потом более-менее теплой...
А через несколько днеи? приезжает Аня и говорит: «Ирина, как хочешь, но надо один съемочныи? день сделать. Иначе меня просто убьют. Я фильм оттягиваю. Уже всех персонажеи? сняли. Я говорю: «Я готова».
Что вы думаете, если я смогла прилететь, ну что я, не снимусь? Текст я весь знала, уже подготовилась. Меня обратно в корсет, на костыли — и на съемочную площадку.
Вышла я на съемочную площадку, с кокошником, во всех этих прекрасных золотых косах, в каком-то сарафане расшитом, в гриме, с накладными ресницами, и мы начали играть сцену. И что вы думаете! Я еще стала пританцовывать! На правои? ноге, которая была здоровее, а левая висела. Пританцовываю, диалог веду, кокетничаю, в общем — Елена Прекрасная.
Мы снялись в главной сцене, которая была Ане нужна, чтобы потом дальше что-то продолжать, и я вернулась в больницу. Лечилась я там долго. Поднялась, начала ходить, уже не на костылях, а с палочкой.
Когда ходить я еще не могла, меня возили на улицу на коляске — на какие-то процедуры. А на улице зима. И вот, представляете, я в пижаме, в халате, во всем этом больничном облике, а поверх него — моя роскошная норковая шуба за пять с половинои? тысяч, которая куплена в долг. И я сидела в этои? коляске и думала: «Елки-палки, все на меня смотрят». Потому что в Венгрии одевались очень красиво, но в принципе скромно. Нельзя сказать, что каждыи? второи? ходил в норковои? шубе в советские социалистические времена. Это элитарная одежда, вечерняя одежда. Ну уж не больничная — точно.
«Господи, а как я буду это все отдавать?! Один фильм закрылся, на второи?, которыи? мне предлагали в Москве, взяли другую актрису. В Венгрии я не знаю, что заработаю, потому что лежу тут в больнице. Конечно, я должна буду все это отдать! Даи? бог, чтобы у меня “дебет с кредитом” сошелся, потому что меня лечат тут в первокласснои? клинике. Мне моего хилого гонорара просто не хватит за этот телевизионныи? фильм, не такои? уж и большой. И сижу я здесь в этой норковой шубе и не знаю, как мне из всего этого дела вырулить. И зачем я ее купила? Какая странная жизнь. Как она мгновенно поворачивается то однои? сторонои?, то другои?. Как она бьет по затылку. Только что, совсем недавно, я ехала встречать старыи? Новыи? год вся расфуфыренная, роскошная, совершенно не думая о том, что может со мнои? произои?ти.
С радужными мыслями — три фильма, все в порядке. Все хорошо и вообще все идет как нельзя лучше. Ан нет. Дома стоит разбитыи? автомобиль, еще была проблема, куда его убрать, чтобы он не сгнил на улице после этои? аварии. Сесть за руль? Я даже представить себе это не могу, потому что нога вообще — не моя. Делать мне эту операцию или не делать? И где? Здесь, в Венгрии, или в Москве? А какая я буду после операции? И как вообще быть?»
Для меня эта страна, Венгрия, стала, по большому счету, сказкои?. Потому что в результате меня там спасли, мне стало лучше. Когда я выписывалась из больницы, я еще хромала, но в то же время нога стала оживать, и врачи мне сказали, что, может быть, есть шанс обои?тись без операции. Хотя мои? замечательныи? доктор поставил несколько условии?: «Всю жизнь бассеи?н. Никогда не поднимать больше двух килограммов, никогда не вставать на каблуки и уж тем более никогда не скакать на лошади и не ездить на лыжах».
Ну, из всего этого я нарушила только одно предписание. Я все-таки встала на каблуки, а позже, когда стала петь, отпела более тысячи концертов на высоченных каблуках...
Источник: Александр Нечаев, "Комсомольская правда"
|