Первая театральная роль Епископосяна - медведь из пьесы Евгения Шварца "Два
клена" (до Владимира ее играл Армен Джигарханян).Владимир Епископосян вспоминает:
«Мой мишка должен был искать друга, песика Шарика - ходить по сцене и жалостливо
так кричать: "Шарик, где ты? Шарик! Шарик!" Ну, я набрал за кулисами
побольше воздуха и вышел на сцену. Стою, легонько покачиваясь от горя, и с надрывом
зову Шарика. И тут в зале начинается что-то невообразимое: народ просто со смеху
валится. В чем дело, я не понимаю - вроде бы грустная история, а тут такое! Только
я захожу за кулисы, ко мне подбегает режиссер: "Володя, оторви к ядрене Фене
этот хвост". Оказывается, что костюмеры мне вместо медвежьего хвоста-"проволочки"
прицепили какую-то нелепую веревку. И вот с этой болтающейся между ног веревкой
я по сцене и бродил. У зрителей была одна мысль: все думали, что у сказочного
медведя такой странный половой орган».
«Не менее смешным был мой первый выход и на гастролях. Приехали мы в Пятигорск
со спектаклем "Мария Стюарт" по Шиллеру. У меня там была небольшая роль
начальника королевской стражи. Выхожу я на сцену и пафосно декларирую: "Объявите
Марии Стюарт, что граф Лестер в Англию отбыл на корабле". И тут в гробовой
тишине кто-то из зала, глядя на мою "чисто английскую" внешность, заорал:
"Продавать мандарины, что ли?" Зал грохнул от смеха - занавес тут же
закрыли. И потом, когда я вновь появлялся, все начинали хохотать».
Владимиру Епископосяну, обладающему колоритной внешностью кавказца и огромным
двухметровым ростом, в кино постоянно приходится играть различных бандитов, злодеев,
насильников. Он признается:
«Непривычно было поначалу насильников играть - сам процесс съемок довольно
смешной. В первый раз я "насиловал" Барбару Брыльску. Это была литовская
картина: я играл в ней мусульманского проповедника, а Барбара - посланницу Папы
Римского. Перед съемками режиссер попросил: "Володь, когда на Барбару попрешь,
надо, чтобы ты что-то бормотал на мусульманском". Я говорю: "Нет такого
языка, а если бы и был, я все равно не знаю". А он: "Неважно. Что-то
на мусульманском ты бормотать должен". И тут я вспомнил, что как-то, еще
в школе, выучил стих о Ленине на азербайджанском языке. Он мне на всю жизнь запомнился.
Его-то я и прочел: шел на Барбару, рвал ей платье, кусал шею и бормотал стихотворение…
о Ленине».
Благодаря такой внешности артиста и в жизни часто принимают за террориста.
Вот несколько случаев, рассказанных Владимиром Пископосяном:
«Полетел на съемки картины Анатолия Эйрамджана в Америку. Наш самолет приземляется
в международном аэропорту в Майами. При прохождении паспортного контроля негр-служащий
смотрит и непонимающе вопрошает: "Ю Раша?". В смысле - самолетом не
ошиблись? Я в ответ "ес" да "ес", мол, русский в доску. Тот
подзывает второго паспортиста с большим количеством регалий на груди. Допрос повторяется.
В итоге меня полтора часа продержали в их американском обезьяннике, пока по Интернету
делали запрос и идентифицировали мою "чисто русскую" личность».
«В ситуациях с детьми смеха больше, чем слез. Помню такую забавную историю. Тоже,
кстати, с транспортом связана. Как-то раз в Москве на Новослободской захожу в
полупустой вагон метро. Прямо напротив сидит мама с пятилетним ребенком. Мальчик,
видимо, напуганный сказками, увидев меня, звонким детским голосом как закричит:
"Карабас-Барабас, ты зачем к нам пришел?!". Я тут же вылетел из вагона,
потому что все засмеялись. Не ехать же под общий хохот».
«Позже, во время второй чеченской кампании, когда произошли страшные взрывы жилых
домов, в метро начали призывать следить за оставленными вещами, быть начеку. Рядом
со мной сидели две приезжие женщины с сумками. Я им сразу не понравился. Еще бы
- живой террорист! Сделал вид, что не заметил выражения их лиц, и сел. Причем
как раз между этими женщинами. Поезд только тронулся, и как специально в вагоне
вырубился свет. Когда зажегся свет, то обнаружилось, что на лавке я остался один.
Мои соседки с вещами в темноте перебрались в конец вагона. Напротив меня сидел
мужчина с газетой. Он стал откровенно ржать! На его смех одна из женщин отреагировала
так: "Чего смеешься? Это же настоящий Басай Шамилев!". Она со страху
даже имя чеченца неправильно выговорила. Тут грохнуло от смеха полвагона».
«Таких историй - хоть мемуары пиши. И все смешные, как на подбор. Как-то опять
еду в метро. Справа от меня молодой парень, видно по очкам, что студент, и слева
тоже студент и тоже "слепой". Сижу, в общем, в окружении очкариков.
Прямо напротив меня встала даже не бабка, а тетка, вся такая из себя усталая и,
не переставая, на нас поглядывает, ждет, пока кто-нибудь уступит. Глянул я по
сторонам: один парень вроде спит, другой притворился, что книжку читает. Елки-палки,
чем так мучиться, думаю, уж лучше я уступлю. Женщина села и вдруг на весь вагон
сообщила: "Это же надо! Человек с бандитской рожей уступил, а интеллигентные
козлы сидят!". То ли похвалила, то ли обругала».
